— Я уже говорил вам, что обо всем этом думаю, — сказал Хорт. — Туземцы действительно ведут существование на грани риска. Экология — ненадежная, естественная среда — враждебная. Любое вмешательство в сложившуюся систему может нарушить существующий баланс и уничтожить все население.
Уэмблинг ухмыльнулся и ответил в легкомысленном тоне:
— Хорт, вы уволены. Вы мыслите на уровне плохого школьного учебника. Рост промысла позволит туземцам улучшить свое положение и повысить стабильность продовольственного баланса.
— Повышение эффективности промысла наверняка изменит привычки колуфов, и они уйдут в другие районы. Упадет и численность животных репродуктивного возраста.
— Задолго до того, как это произойдет, мы придумаем что-нибудь еще. А вот и Форнри!
К ним приближалась группа местной молодежи. Один из них, видимо, лидер, подошел к Уэмблингу. Он не стал терять времени на любезности.
— Ваша Светлость, я об этом плоте. Он нам не подходит.
— Почему? — спросил Уэмблинг.
— Колуфа следует закапывать в песок.
Уэмблинг обернулся к Хорту.
— Какой-нибудь местный религиозный выверт?
— Возможно, очень важный, — ответил Хорт. — В этом мире большинство существ ядовиты для человека. Когда колуфа закапывают в песок и выдерживают там, происходит нечто, нейтрализующее яд.
— Его надо закопать очень быстро, сразу после поимки, — вмешался Форнри, — и оставить в песке на ночь и день. Иначе мясо нельзя есть.
Уэмблинг задумчиво кивнул:
— Понял. А нельзя ли нагрузить песок на плот и посыпать им колуфа прямо на воде?
— Песок должен быть сухим. А таким его в море не сохранить. Сам процесс погребения колуфа очень опасен. Для этого нужно много места.
Уэмблинг снова кивнул. Он был ужасно разочарован, но старался этого не показывать.
— Придется подумать. Умирающий колуф действительно сильно дерется. А насчет того чтобы держать песок сухим, надо хорошенько подумать.
Он повернулся и пошел прочь. Эскорт последовал за ним. Форнри и еще одна юная девушка отстали. Хорт подозвал их.
— Форнри, это Талита Варр — дочь сестры посла.
Форнри улыбнулся и поднял руку в местном приветствии.
Талита помедлила, а потом не слишком умело последовала его примеру.
— А это Далла, — сказал Хорт. Девушка тепло приветствовала Талиту.
Форнри сказал Хорту:
— Интересная была беседа. Посол рассердился?
— Скорее он разочарован. Подумайте, не стоит ли построить маленький плот, хотя бы для того чтобы доказать — затея никуда не годится?
— Тогда он скажет, что не вышло, так как плот был слишком мал, — ответил Форнри, вежливо улыбаясь. — А как бы ни был плот велик, все равно ничего не выйдет. Каждый раз, как на него будут выгружать нового колуфа, вместе с ним туда попадет и вода. Много. Такое малое количество песка быстро намокнет. Может, его даже смоет в море. А без сухого песка колуфа есть нельзя. Так что, я думаю, мы не станем делать плот.
Далла и Форнри простились, подняв руки, и исчезли в лесу.
Хорт сказал задумчиво:
— Во всех исследованиях примитивных народов, которые мне приходилось читать, указывается, что правителями и лицами, принимающими решения, у них бывают пожилые люди. Здесь, полагаю, первую скрипку играет молодежь, но фактически все они делают то, что велит Форнри. Он обдумывает, он приказывает — и это закон. Если вопрос сложный, он просит время для обдумывания и, вероятно, консультируется с другими, но и тогда он берет на себя — такого юного — огромный груз ответственности.
— Очень красивая пара, — сказала Талита. — Они женаты?
— Это еще одна тайна. Они не женаты. Другие молодые люди в возрасте Форнри давно имеют жен, у некоторых уже есть и дети. Я подозреваю, что он какой-нибудь молодой верховный жрец и должен соблюдать безбрачие, но ведь нельзя не видеть, что они с Даллой любовники. Они ведут себя как обрученные.
Уэмблинг кончил разговор с туземцами и теперь окликнул Талиту.
— Обратно мы поплывем на лодке. Хочешь с нами?
Талита поглядела на Хорта.
— Валяйте, — сказал он. — У меня урок в классе у малышни.
— Вот как? И чему же вы их учите?
— Читать и писать.
Некоторое время она смотрела на него молча. Потом разразилась громким смехом.
— Зачем? Какой им от этого толк в жизни?
— Кто знает… Очень способные ребятишки. Может, в один прекрасный день Лэнгри создаст свою собственную литературу? Поезжайте со своим дядюшкой. А я потопаю к своему классу.
Талита присоединилась к дяде на берегу, но так как он как раз заканчивал разговор с туземцами — что-то насчет дренажных канав, то она имела возможность понаблюдать за Эриком Хортом. Снова к нему стремительно неслись дети во главе с Дабби, пронзительно крича:
— Эрик! Эрик!
Хорт встал на колени возле полоски слежавшегося песка вблизи деревни.
— Гордец, — сказал он. И дети послушно повторили за ним то же слово. Тогда он повторил это слово по буквам: Г-О-Р-Д-Е-Ц, а затем написал его на песке. Он ползал по песку на коленях, задирая нос кверху, как бы разыгрывая пантомиму на смысл этого слова. Детишки, катаясь по земле от смеха, пытались изобразить гордеца.
— Силач, — крикнул Хорт.
— Силач, — повторили дети.
Уэмблинг потрепал девушку по плечу.
— Готова, Тал?
Он помог ей сесть в лодку. Гребцы — юные мальчишки — оттолкнулись от берега. Оглянувшись, она увидела, как окруженный толпой детишек, Хорт изображает значение слова «силач».
— Какой милый парень, — воскликнула она.
Уэмблинг скептически ответил:
— Дурака валяет, как всегда.
Она усмехнулась.
— Да, пожалуй, ты прав.
8
Талита купалась в слабом прибое, она загорала на пляже, она дразнила странных зверюшек, которые настороженно поглядывали на нее из кустарников на опушке леса или бегали в сумерках по мокрому песку у уреза воды, отыскивая выброшенную волной падаль. Сумерки на Лэнгри наступали быстро, и никому не приходило в голову долго валяться в постели, когда восход окрашивал клубящиеся облака в удивительные краски и зажигал тысячи оттенков на бесчисленных гранях красоты этой планеты.
Она нигде и никогда еще не видела такого песка, как на этом пляже. Она пересыпала его из одной ладони в другую и, к своему удивлению, открывала, что он состоит из крохотных, похожих на пудру гранул, отливающих множеством красок. Солнце было теплое, не жаркое, но расслабляющее, такое, что Талите с трудом удавалось не погрузиться в сон.
Теперь она редко виделась с Хортом. Его дни были заполнены обучением детей и пополнением собственных знаний. Талита не могла удержаться во время редких встреч от того, чтобы не пошутить над тем, как далеко он засовывает свой нос в повседневные дела местных жителей.
Вещи, которые увлекали его — вроде того, что какой-то старик упомянул случайно о времени, когда у них еще не было металлических наконечников на копьях, или что он придумал теорию, будто плохое качество местных глин помешало развитию гончарного производства, чему также способствовало наличие множества видов тыкв, или что он составил список из 117 слов, которые говорят, что у жителей Лэнгри не более семидесяти лет назад состоялся контакт с космонавтами, все это для Талиты вовсе не представляло интереса, и она не видела там ничего потрясающего, способного повлиять на мировое развитие.
Однако по мере того как шло время и красота Лэнгри становилась более привычной, мелочи жизни местных обитателей стали постепенно занимать и ее, так что иногда она принимала предложение Хорта прогуляться и взглянуть на что-нибудь, показавшееся ему из ряда вон выходящим.
Однажды, вернувшись после купания, она зашла в офис и обнаружила там своего дядю, что-то обсуждавшего с Хайрусом Эйнсом. Она уже хотела уйти, чтобы не мешать, но дядя сделал ей знак войти и присоединиться к разговору.
— Ну, Тал, — сказал он, — по-моему, ты тут по уши в делах.
— Я по уши в делах, на манер того, как это бывает с туристами, — горько покаялась она. — Торчу на пляже, пока не осточертеет, затем любуюсь видами, пока к горлу не подступает тошнота. Завтра Эрик поведет меня любоваться на тыквы, которые он считает потрясающими. Очень опасное мероприятие — в лес. А завтра ночью нас будут развлекать и кормить туземцы: песни, танцы, местные блюда, от чего меня тоже тошнит, так как я видела, из чего их готовят. И все подлинное, все не испорченное прогрессом. И все напоминает мне каникулы, которые я провела на Маллоре. Кстати, там меня тоже тошнило.